— Название подходящее. А каковы составляющие?
— Три капли горькой настойки на две части водки и одну часть джина, — объяснил я. — И крошечная луковка. Обязательно луковка. Она придает особый вкус.
— Вкус лука?
— Вкус вы перестаете замечать уже на второй порции, — уверил я.
— Это не яд? Надеюсь, вы не последуете примеру Никки.
— Он весельчак, но так или иначе он досмеялся до смирительной рубашки.
— О нем всегда говорили, что он одержим театром, — в глубине ее груди заклокотал смех, — теперь он просто невменяемый.
— Я пойду приготовлю выпивку. А то наш разговор начинает мне напоминать то, что я хотел бы забыть, — «Гамлета».
— Наверное, это была звездная роль Никки, — лениво заметила она. — Он почти заслужил ту тысячу, которую вы проиграли.
— Я заплачу, как только он выйдет из лечебницы, если, конечно, доживу до того дня.
— Что меня привлекает в вас больше всего, Дэнни, не считая, конечно, вашего профиля, — проговорила она восхищенно, — так это ваше большое сердце.
Я остановился у бара и стал смешивать коктейли. Эдель куда-то вышла, что позволило мне сосредоточиться на своем занятии. Пятью минутами позже я вылил смесь в бокалы и бросил лед. Ну, естественно, «Веселую вдову» не трясут, поскольку она может рвануть, ее надо только немного «подразнить».
Эдель появилась, как раз когда я все закончил, подошла к бару и положила на стойку чек на девять тысяч долларов. Я не пролил ни капли и даже умудрился одной рукой взять чек и спрятать его во внутренний карман.
— Спасибо.
— Вам спасибо, мистер Бойд, — сказала она весело, — за быстро и хорошо выполненную работу. Я теперь буду вас рекомендовать всем моим друзьям. Если так пойдет дальше, вы сможете брать с доктора комиссионные.
— Я тоже думал об этом, — сказал я, — но тогда, может, стоит получить медицинскую степень, чтобы не терять прибыль?
— Очаровательно! — сказала она. — Восхитительно! Скажите, когда вы были маленьким, вы не воровали пенни у слепцов?
— Только десятицентовики и четвертные, — признался я. — По-вашему, я что, был грабителем?
— Я вас обожаю, — мечтательно протянула она.
— А я думал, что я вам даже не нравлюсь.
— То было вчера. А сегодня вы кажетесь мне обворожительным, и по какому-то фантастическому совпадению Обри уехал. — Она смотрела на меня. Глаза у нее расширились, и я заметил, что в них опять загорелись искорки. — А вы по-прежнему меня недолюбливаете, Дэнни?
— Это было вчера. — Я поднял бокал. — За сегодня!
Эдель подняла свой:
— И прощай муж-шизофреник.
— Дэниел вынес приговор, — вспомнил я.
Вдруг Эдель поставила полупустой бокал и подняла на меня глаза, в которых стояли слезы.
— Я сказал что-нибудь не так?
— Этим напитком усмиряют огнедышащих драконов? — спросила она хрипло.
— Они вложили сюда свой жар. От этого коктейля вдовы смеются, а сильные мужчины плачут. У вас есть платочек?
— Поищу, а вы пока налейте мне еще. — И Эдель опять куда-то вышла.
Вернулась она минут через пять. За это время она успела сменить строгое черное платье, которое надевала ради Фрезера, на черный халат с вышитыми по подолу шелком орхидеями.
— Выпейте это, — я подтолкнул к ней стакан, — и я обещаю, что вы будете смеяться. Одобряю этот халат. Вы в нем выглядите очень красивой и очень порочной. Так должна выглядеть каждая молодая красивая женщина, но, увы, почти ни у кого это не получается.
— Как ни горько признать, — сказала она тихо, — но ваш профиль и вправду хорош.
— Неужели? — сказал я скромно. — Что делать, я и впрямь красив. Большинство женщин влюблялись в меня до безумия с первого взгляда. С вами все было иначе — это-то меня и заинтересовало.
Эдель залпом выпила коктейль и молча стала хватать ртом воздух, пока не обрела снова способность дышать.
— Вы ударили меня, — выдохнула она, когда к ней вернулся голос. — Я вам этого никогда не забуду, Дэнни Бойд. Вчера, в конторе, помните?
— Никогда не забудете и никогда не простите? — осведомился я.
— Мне это понравилось, — сказала она небрежно. — Все-таки нечто новенькое. Никки только играл любовь, как и все остальное.
Она налила себе еще коктейля.
— Я вам кое-что скажу, Дэнни Бойд. — Эдель втянула в себя воздух, отчего ее голос казался взволнованным и манящим.
— Что угодно, кроме истории вашей жизни, — сразу предупредил я. — Терпеть не могу исповедовать женщин.
— Нет, я о теории, — сказала она, — теории о том, что женщины наряжаются, чтобы нравиться мужчинам. Это неправда.
— Вот как? — Я попытался поднять брови, но понял, что они слишком тяжелы, и оставил это занятие.
— Именно так!
Я ждал, пока Эдель разделается с третьим стаканом.
— Определенно. — Она кивнула более энергично, чем следовало. — Когда женщина рада мужчине, она все делает наоборот.
Я отвел взгляд.
— Она не одевается, а раздевается.
Эдель рывком распустила пояс, и халат распахнулся сверху донизу, а когда она сладострастно повела плечами, упал совсем. Под ним ничего не было. Я смотрел, как она медленно поворачивается на цыпочках, описывая полный круг.
— Сто пятьдесят фунтов, — сказала она с удовольствием, когда опять оказалась ко мне лицом. — И ни один грамм не пропадет зря, все нужно и к месту.
Она была восхитительна. Холмики налитых заостренных грудей переходили в узкую талию. Ее кожа сияла матовой белизной фарфора. Плавно округлялись ягодицы, на которых ни убавить, ни прибавить. Высоко на левом бедре виднелся трехдюймовый шрам в форме треугольника, единственный изъян на этом великолепном теле, единственный и оттого восхитительный и возбуждающий.
— Тебе достаточно только смотреть, — лениво проговорила она. — Я польщена, Дэнни.
Я медленно двинулся к ней. Воротник душил меня, и я расстегнул рубашку до пояса. Эдель медленно провела ладонями по безукоризненным бедрам.
— Ты опять хочешь меня ударить? — спросила она, когда я остановился перед ней.
— Тебя и в Обри привлекает именно это?
— Обри! — Имя прозвучало как брань. — Нет, я просто подумала, что тебя это возбуждает.
— Я парнишка с простыми привычками. Для меня достаточно хороши и старомодные способы. — Протянув руку, я погладил треугольный шрам. — Змеиный укус?
— Можно назвать и так, — согласилась она, хотя в ее голосе прозвучала насмешка. — Может, ты обнимешь меня или сделаешь что-нибудь еще столь же старомодное?
— И то и другое. Может, это и старомодно, но до сих пор не устарело.
— Ты когда-нибудь перестанешь болтать? — спросила она сердито. — Если ты промедлишь хотя бы полминуты, я выскочу на улицу и отдамся первому встречному.
Я наклонился, подхватил ее и взвалил на плечо. Когда я нес ее в комнату, она вцепилась зубами в мою руку. В ответ я шлепнул ее по ближайшему и наиболее подходящему для этого месту, и она взвизгнула от удовольствия.
— Только вот что, — вдруг сказал я. — Как насчет Обри, что, если он вернется пораньше?
— Ох, да не тяни ты, ну его к черту, пусть сам о себе позаботится. Скоро ты?
— Значит, насчет Обри не беспокоиться?
— Я сейчас завою от желания!
— Я опытный соблазнитель, — ответил я скромно. — При мне всегда ушная затычка.
Было около половины седьмого, когда мы пришли в себя. Мы пили джин-тоник, поскольку «Веселая вдова» предназначалась только для особых случаев.
— Мне пора идти, — сказал я.
Эдель в шелковой блузке и узких брюках лежала на кушетке.
— Куда и зачем?
— Как обычно. По делам.
— У тебя свидание? — Она медленно повернулась ко мне.
— Нет.
— Ну тогда оставайся. Скоро приедет Обри и принесет нам чего-нибудь поесть.
— Знаю я его вкус. — Я вздрогнул. — Пшеничные хлопья и йогурты, это не по мне.
— Иногда он ест бифштексы. Редко, конечно, — возразила она.
Меня передернуло опять.
— Знаешь что? — объявил я. — Я бы встал и отправился домой, если бы у меня были силы… но ты их проглотила…
Она удовлетворенно замурлыкала.
— А ведь находятся люди, которые играют в гольф и теннис, плавают, чтобы потратить энергию.
— Можно ли после этого удивляться, что мир так плох? — согласился я.
— Нальешь мне еще? — заискивающе попросила Эдель.
— Если б я мог встать, я налил бы и себе. Мой стакан тоже пуст!
— Слабак! — Эдель медленно села, потом встала, подошла к моему креслу, чтобы забрать у меня пустой стакан, и вдруг, наклонившись, поцеловала меня. — Зверь, — пробормотала она и, покачивая бедрами, направилась к бару.
С большим трудом я заставил себя сесть прямо и закурил. Едва я проделал это, послышался щелчок дверного замка, и не прошло и десяти секунд, как на пороге комнаты возник Обри. Он остановился, увидев меня, и неуверенно улыбнулся.